День подходил к вечеру. Яркое летнее солнце зашло за темные, свинцовые облака, давая место белоснежному полному шару луне. Она залила все странным, серебристым отблеском. 

Шумело море, а этот диковинный запах, соленый, такой горьковатый, бил в нос, но это было приятно. Тихо-тихо как-то стало, непривычно для людей. Но…она бы все отдала, чтобы эта тишина не прекращалась. Она ведь любит эту тишину, до дрожи, до коликов, до истерики. Уже получил от нее тумаков, с просьбой «заткнуться наконец и дать ей возможность поблаженствовать!», а если ослушивался, сразу мебель в меня летела. Никогда не понимал, почему именно мебель должна летать. Нет, один раз она случайно запустила в меня клеткой с хомячком, а потом долго извинялась – перед хомячком естественно! – приговаривая, что из-за «этого оболтуса» перепутала лучшего друга с орденом. Я ей не поверил. Хомячок, кажется, тоже. Проблема ее была в том, что она сама создавала столько шума, даже не верится! Такая маленькая и такая громкая. 

Эдакий злобный милипиздрический гномик, с завышенной гордыней, высокой самооценкой и с кучей, понятных исключительно ей, принципов. 

А иногда бывало так, что она, полностью забив на все свои принципы, приходила, нагло бухалась на колени, требуя немедленно взять ее на ручки, так как ножки таскаться уже устали. А потом, после дуэли иронических выпадов с обеих сторон и лукавых взглядов, она начинала неистово целовать, пробирая маленьким язычком до дрожи. Зато в следующую секунду она любила меня обламывать, потому что начинала смеяться и убегала прочь. Черт, если бы я начал себя так вести, она бы уже обиделась триста раз, только вот ее обида – как личный апокалипсис, а я обижаться долго не умел, тем более на нее. Понятия не имею, чем она меня так заводит, но знаю точно одно: я привязался к ней. Очень сильно. Надолго. Даже навсегда. Она стала для меня чем-то дорогим, желанным, всегда не достающим маленьким кусочком в моей душе. Она стала моим личным бальзамом на израненное сердце. Ведь только ей одной я мог высказать все, что у меня наболело, а она, потеряв весь прежний гордый вид и пафос, молча слушала меня, так верно заглядывая в глаза, проникая в самую душу. Она такая искренняя всегда, когда сидит в своей тихой комнатке, глядя в окно. Она редко кого пускает в свое сердце, к себе близко, но, заглянув туда, можно увидеть чистую ангельскую непорочность, которой нужно всегда дорожить. 

Нет, сейчас она точно обнаглела, прерывая мое лирическое настроение таким безумным подзатыльником. 

 - Засранец, ты почему меня не слышишь, когда я тебя зову? Морозишься? Я ненавижу, когда от меня морозятся, пора было бы это уже запомнить! – После очередной своей реплики она опять норовила дать мне существенный пинок. 

Я легко увернулся, одновременно с этим хватая рукой ее за ногу и дергая, а в эпическом падении поймал ее у самой земли и так крепко прижал к себе, что она даже задыхаться начала. 

 - Пусти, говнюк, ты же от меня живого места не оставишь! – Она начала гневно кричать, сыпля несуразными репликами и яростными матами, а еще отчаянно вырываться, на что я лишь посильнее прижал ее к себе. 

 - Остынь уже, моя молекула с плохим настроением, - Я легонько кольнул ее стальным когтем в бок. 

 - Ты кого это молекулой назвал? Что, челюсть жмет или потерял список, кого боятся? Слышь, птеродактиль хренов, а не засунуться ли тебе туда, откуда ты вылез?! – Она стала вырваться пуще прежнего и материться еще хуже. Но после минутного боя, бросила это дело, уткнувшись носом мне в плечо и повиснув у меня на руках. 

 - Все, маленькая, ты угомонилась? Не слышал я тебя, потому что дверь надо было открыть, но ведь кому-то холодно было, - Ответил я, широко раскрыв мандибулы в ухмылке, убирая когтем волосы с ее лица. 

 - Так ведь и правда было холодно… - Невинно ответила она, надув губки в легкой обиде. Нет, ну няша и все! – И вообще, я уже еду приготовила, пошли есть. 

 - Ты готовить умеешь? – Я удивленно уставился на нее. Никогда не знал об этой уникальной ее стороне. Тем более не видел смысла: у нас холодильник и так забит до отказа, отпуск все-таки. 

 - Умею. Пошли уже внутрь. – Как-то странно прозвучал ее голосок, а невинно отведенные глаза, вообще выдали ее с головой. 

Я только фыркнул, встал, подхватил пассию за руку и поставил на ноги. 

 - Ну, тогда прошу. Дамы вперед, - Я вытянул руку, позволяя ей пройти с гордым видом прямо на кухню, а затем отвесил ей смачный такой, жесткий ляпос по попе. Она взвыла не своим голосом, хряпнувшись лбом о стеклянную дверь, вбежав рикошетом во внутрь дома и осев в маленьком тазике. Гламурном, между прочим.

 – А это, чтобы материться перестала. Еще раз услышу что-то подобное из твоих уст, заставлю этим грязным ротиком отрабатывать за все словечки. 

Она захныкала, пытаясь встать на ноги, и я четко увидел блеснувшие в свете слезки. 

 - За что ты так со мной? – Голосок был таким жалобным, тихим, мне даже больно стало. 

Я присел на корточки перед ней, вытирая когтем ее слезы, а потом нежно поцеловал в губы. А следующую секунду ощутил кастрюлю, с горячей странной жидкостью, на своей голове, даже отшатнулся от подобной неожиданности. 

 - Да я тебя раздавлю, букашка! Мамке читай свои нотации! – Мой маленький демон вспорхнул с тазика, остановился надо мной, сложив на груди руки и гневно бросая петарды глазами. 

Я кончиком языка слизнул жидкость с мандибулы и хмуро уставился на нее снизу вверх. 

 - Невероятно. Настолько угробить, даже такое простое блюдо, как это, нужно постараться. – Съязвил я, снимая кастрюльку и вытирая голову и лицо полотенцем. А потом, пока она толком не опомнилась от подобного сарказма, резко схватил ее за плечи, скрутив руки за спиной, и закинул себе на плечо. Она орала. Просто орала. Видимо ощутимый подсрач все еще витал у нее в памяти. 

Кинув ее на мягкую кровать, я резко рыкнул, нависая над ней. Такой хрупкой эта девчонка сейчас казалась, такой маленькой, я даже усмехнулся. А потом набросился на нее резко, без предупреждения, срывая одежду и кидая на пол, неистово целуя в губы. Она отвечала не менее злостно и яростно. Вот за что ее люблю, за возможность подстраиваться! 

Когтем разорвал замок бюстгальтера и так же легко сорвал трусики с ее тела. Она застыла, в точности как и я. Поразительно, я оказался обнаженным еще раньше ее! И когда только она успела… 

А затем она легонько пихнула меня, села верхом и стала целовать чувствительную шею. Маленький, горячий, влажный язычок одурманивал, я еле сдерживал собственные стоны, пока она плавно перемещалась с шеи на плечи, на грудь. Я уверенно поймал ее за подбородок, притянул к себе повыше и легко опустил на живот. Когда я начал нежно и мягко целовать ее ключицу и спину, она тихо-тихо постанывала, изгибаясь, так, как я ее учил, подаваясь слегка назад. Я прикусил ее кожу, и она даже рыкнула, так приторно-сладко, начала шептать мое имя. Я погладил ее по животику, когтем задев пирсинг в пупке, слегка придавил телом к кровати, а потом опустился к ее попе. Даже в темноте был виден след от моей ладони, от чего я только злорадно усмехнулся, нежно касаясь губами ее кожи, ставя засос. Она вскрикнула, так как я случайно прикусил клыками «раненное» место. 

 - Ты чего? – А голосок-то хриплый, уже возбужденный.

 Я поднялся, сорвал с ее губ очередной вздох. 

 
- Ну я же обещал поставить тебе засос на заднице, а ты мне не верила. – Не дав ей договорить, я плавно в нее вошел, продолжая целовать, а она лишь плюхнулась на постель, сладко выдыхая.

Рассвет мы встретили на берегу. Лежа у нее на коленях, я изредка бросал взгляд на ее личико. Она сидела молча, слегка прикрыв глаза, улыбаясь лишь уголками губ и наслаждаясь долгожданной тишиной. А я бы все отдал, что бы видеть такое ее счастье всегда. 

 - Гаррус… А как у вас, у турианцев, принято признаваться в любви? – Прервала она тишину. 

 - А зачем тебе? - Я удивленно глянул на нее. 

 - Просто. Интересно. У нас, у людей это принято выражать словами. – Она пожала плечами, все так же глядя на небосвод. 

 - Наши народы в чем-то похожи. Но знаешь… для нас красноречивее слов, выскажет о чувствах рука, нежно касающаяся щеки, робкий взгляд, брошенный вдогонку или влюбленная улыбка. Слова – пустые звуки, ничего не означающие. 

- А  как же выражение «девушка любит ушами?» - Она опустила глаза, но тут же смущенно их подняла обратно. 

 - У нас нет такой поговорки. Это только у вас, у людей. – Я так же посмотрел на небосвод. 

 - Ясно. – Тихо ответила она и повисло глубокое долгое неловкое молчание. Потом она не выдержала. – Скажи что-нибудь. 

Я повернулся к ней, усмехнулся. 

 - Я тебя люблю. – Слегка привстав, я одной рукой зарылся в ее волосах, нежно целуя в губы. Она ответила на поцелуй, обвивая меня руками за шею, и даже сквозь движения губ я чувствовал: она искренно улыбалась от счастья.